Ад

Мы едем вдаль, продираясь сквозь пропитанный светом Байкал. Километрах в десяти от берега на прозрачном льду стоит чудо советской инженерной мысли — трактор «Беларусь». Рядом с ним равнодушно жует зеленые водоросли немолодой конь.

Неизвестная страна (часть 1)

Неизвестная страна (часть 2)

Неизвестная страна (часть 3)

Неизвестная страна (часть 4)

Неизвестная страна (часть 5)

Неизвестная страна (часть 6)

К коню прилагается обоз с бесполезным хламом. Вокруг — двадцать бурятов. Случись эта встреча не в середине, а в конце марта, то закончилась бы одним. На помощь четырем тоннам Audi, толпе бурятов с «Беларусью», конями и тремя пудами щуки бросился бы спасательный батальон. Ибо в момент вся эта бородинская панорама соскользнула бы под лед и барахталась там, аки пухленькая мисс Уинслет в подогретой воде «Титаника».

В год на Байкале тонет около сотни единиц техники, так что спецподразделение по спасению утопающих в Бурятии, впрочем, как и в Иркутской губернии, весной на боевом посту. Но сейчас лед еще крепок, а буряты трезвы.

300 рублей стоит самая дорогая интернет-карточка в Бурятии. Помимо логина и пароля на ней есть еще одна комбинация цифр: специальный код для заказа молитвы в Иволгинском дацане. Набрав его на специальном сайте, надо указать количество членов своей семьи и их имена. Все деньги, собранные таким образом, идут на строительство дворца Хамбо ламы Итигэлова — главного бурятского святого, считающегося реинкарнацией одного из учеников и спутников Будды. 75 лет его тело пролежало в земле, а найдено было в невероятно хорошем состоянии. В России это — нетленные мощи, в Бурятии уверены: лама жив. Поэтому прикосновение к святыне называется «встречей».

— Водки привезли, да? — женщина в чернобурковой шапке нехотя распутывает невод.

— А надо было?

— Ну а как без водки-то? Водка-то нужна-то. У нас-то нет ее. — Женщина употребляет «то» явно для связки глупых русских слов.

— Не продается, что ли?

— Да продается-то. Но у нас денег-то нет.

— Как это нет?

— Так-то. Не дают нам. Говорят, все пропьем-то. Рыбой платят и сигаретами. — В доказательство своих слов женщина вынимает из кармана пачку «Русского стиля» и чиркает спичкой. Все-таки прав был президент Медведев, когда говорил, что рыба «это очень важная продукция, я бы сказал, фундаментальная!».

— А пьете-то вы что?

— Так водку и пьем. — Рядом с женщиной вырастает кучка рыбаков.

— Где ж вы ее берете?

— А х…-то знает? А что, правда водки-то нет? — Группа бурят обступает нас со всех сторон. Становится не по себе. Живые мертвецы бросают невод и небыстрой сплоченной группой направляются к нашим машинам.

— Держите, вот вам бутылка, — мы достаем из багажника пузырь купленной еще в Челябинске сивухи.

— Одной-то мало будет. Нас-то много! — Буряты явно требую выкуп за наше пребывание на их земле, даже если земля эта через месяц превратится в воду.

Проводник Денис берется за ружье, но на наше счастье из-за трактора показывается старенькая ­иномарка. В ней — мужчина в галстуке. Словно присмиревшая биомасса, толпа бурят разбредается по боевым позициям.

Человек в галстуке оказывается начальником артели. Он приехал сюда потому, что настало время тянуть невод. Он приезжает сюда каждый день. Если этого не делать, буряты украдут всю рыбу.

— Вы же сам бурят. Что же вы договориться не ­можете?

— Можем-то. Сначала договоримся, а потом они все украдут. И пропьют. Нет. Это-то, если о них не позаботишься, они ж сперва всю рыбу, а потом и друг друга съедят.

130 килограммов может весить самая крупная байкальская рыба: озерный осетр. Такой экземпляр в длину будет никак не меньше 180 см. Но такой улов, увы, крайне редок. Обычно в сети рыбаков попадаются пятикилограммовая щука, сазан, лещ и голомянка. За один день подледной ловли бурятская артель может выловить до 500 кг такой «мелочи».

Начальник артели сдвигает бобровую кепку на лоб, хрустит пальцами, кричит: «Тяни» — и глубоко вздыхает. Из ноздрей его идет пар, моментально превращающийся в крохотные льдинки, застревающие в усах. Он распрямляется, успокаивается и становится похожим на старого, все понявшего Чингисхана, мечтавшего о вольных степях и свободных монголах, но превратившего полмира в тюрьму народов. В свою империю.

Чита. Ходорковский. Отец Сергий

Карта государства Чингизидов — главное украшение промозглой закусочной неподалеку от Иволгинского дацана. В дацане стоит саркофаг с нетленным телом ламы Итигэлова, а на стене забегаловки висит огромный портрет Чингисхана, нарисованный безвестным монгольским художником. Вот — Бурятия, недалеко столица государя — Каракорум, а вон — далеко на Запад — Киев, Чернигов, Тверь. Дальние провинции огромного царства. В дацане — бог, на карте — царь.

Тело святого ламы нетленно и почитаемо. Видели его только такие духовные подвижники, как Кирсан Илюмжинов и Анатолий Чубайс, — с остальными покойному вождю бурятского буддизма встречаться неохота. Тело царя так и не найдено. Остался лишь его дух, его мечты и окраина его империи, известная миру под именем Россия.

Бескрайняя, бесконечная, поглотившая все степь. Желтая трава пробивается сквозь выжженную почву, синее небо нерукотворной гжелью опрокинулось на тысячи миль земли. Слева, как и во времена Великого Воина, пасется табун, справа — плакат «Доставка цветов круглосуточно».

Чтобы никто не сомневался, что флоксы или георгины доедут до каждой юрты, мимо проносится квадратный фургончик с голландской флорой. Эти мертвые цветы — единственная форма жизни на этой дороге. Все остальное, даже то, что способно еще дышать, на самом деле умерло еще до рождения. Ведь мы подъезжаем к городу-зоне Чите, а Чита — и есть смерть, где в каких-то закоулках, полуподвальчиках, запрятанных в подворотнях Красноярских и Хабаровских улиц, таится любовь.

«Понимаешь ли, что живешь в самой страшной жопе в стране?» — спрашиваю я у официанта Максима в ресторане гостиницы «Забайкалье». — «Конечно, — грустно отвечает он, — но я сам из Нерчинска, а это совсем ад. Тут я хотя бы могу зарабатывать семь тыщ в месяц, а моя девушка учиться».

Ад. Сумасшедшая концентрация пустоты и равнодушия. Отсутствие эмоций: страха, гнева, удивления.

Улыбки — только на афишах: «22 марта. Эдита Пьеха», «Курс доктора Норбекова», «Виртуозы Москвы. Под куполом цирка летающие медведи». Бог его знает, где эти виртуозы тут летают, но один медведь — Григорий, уже 13 лет живет в зоопарке. Родился он в Краснокаменске, там, где четыре года Ходорковский шил варежки.

Первый год Гриша тусовался в кооперативном магазине, а потом разбил ящик вина и выпил все до последней бутылочки. За что был сослан в Читинский зоосад, и с тех пор тускло взирает на серую вертухайскую толпу из-за решетки.

96 916 человек посетили в прошлом году Читинский зоопарк. Это ровно треть всего населения города. Таким образом, на одно животное, включая рыб и земноводных, приходилось порядка 187 гостей. Это свидетельствует о том, что наблюдение за живым существом в условиях неволи — главное городское развлечение.

«Пожизненное заключение за пьяный дебош — это уже слишком», — удивляется фотограф Мармур. Нечему тут удивляться. В Чите все слишком. Жить, рожать, есть, дышать — все чересчур.

Город отдает смертью и тюрьмой. Здесь все либо сидят, либо охраняют. В лучшем случае: либо откинулись, либо ушли на повышение. К примеру — дежурным по этажу гостиницы «Забайкалье». Но суть не меняется. Тут даже начальник авторемонтного завода — подполковник ГУИН. А лес пилят на «Предприятии».

— Напрасно вы так о Чите, — отец Сергий Таратухин крестит нехитрую постную снедь. Запеченная в микроволновке картошка, лук, огурцы. — Тут всегда каторжникам помогали, приносили им поесть.

— Так потому что все же сами каторжники. Кто сюда поедет добровольно?

Отец Сергий грустно молчит и смотрит в пол. Адвокат Ходорковского Карина Москаленко, в съемной квартире которой мы и встретились, начинает рассказывать о вере, о смирении, о прихожанах. «Батюшка, вы очень нужны своей пастве». Батюшка все так же уныло глядит в щель между ковром и линолеумом.

— Честно вам скажу, Карина Акоповна, я уже потерял надежду. Недавно было празднование рукоположения епископа. Так вот там владыка очень много выпил и наговорил мне такого, что я понял: больше мне священником не быть.

Несколько лет назад, когда по решению суда Михаила Ходорковского выслали на зону в читинский Краснокаменск, отец Сергий был настоятелем тамошнего прихода. И вдруг начальство колонии попросило его освятить их кабинеты. Не зону, не казармы, не цеха. А кабинеты, где хранились дела, где велись допросы.

Любой священник сделал бы это незамедлительно. Наверное, даже — с удовольствием. Но не отец Сергий.

Так уж получилось, что сам он тоже сидел. В детстве. По глупости. Заслуженно. В семидесятые годы организовал молодежную группировку, которую сейчас назвали бы скинхедами. Бандформирование это гонялось за бурятами, которые, как казалось подросткам, очень мешают их тихому читинскому счастью, противостоят героическому бамовскому будущему. В итоге Сереге дали несколько лет и сослали поближе к Москве — в Пермь.

— Я сразу понял, что Ходорковский политзаключенный, и отказался освящать эти кабинеты. Ну не мог я промолчать, мне совесть не позволяла.

Отца Сергия уволили с формулировкой: «Полное отсутствие покаяния на фоне все возрастающей гордыни и самомнения». И далее приписка, мол, все это противоречит правилам шести апостолов: «Епископ, или пресвитер, или диакон да не приемлет на себя мирских попечений».

Указ подписан епископом Читинским Евстафием и по уровню лжи и безграмотности формулировки сравним разве что с приговором самому Ходорковскому. Ибо в правилах четко описаны эти «мирские попечения»: «Дошло до святого Собора, что некоторые из принадлежащих к клиру, ради гнусного прибытка, берут на откуп чужие имения и устрояют мирские дела, о божием служении небрегут, а по домам мирских людей скитаются. И поручения по имениям приемлют, из сребролюбия».

Освящение тюрем и колоний осуществляется по договору между РПЦ и МВД, видимо, по бартеру. Какие услуги оказывает милиция церкви, не очень понятно, но то, что епархии таким образом «устрояют мирские дела из сребролюбия» — очевидно.

— А с Ходорковским что будет, как думаете?

— Есть такое ощущение, что могут освободить, — оживляется отец Сергий.

— Да, — соглашается Москаленко, — появилось какое-то предчувствие скорой свободы.

Чита утопает в гробовой темноте, чай допит, на столе притихла одинокая картофелина, а со стены улыбается типографский Христос. Который так желал счастья всем и поэтому построил свое царство на Небесах. Он знал — земная империя непобедима. Богу — богово, а кесарю — кесарево.

Восьмую, заключительную часть путевых заметок читайте на www.gazetaby.com во вторник, 28 октября.