Артур Удрис: «Считал психологов чуть ли не колдунами, а теперь сам стал «колдуном»

Артур Удрис завершил спортивную карьеру, получил высшее образование по психоанализу и сейчас вместе с семьей живет и практикует в Варшаве.

«Понимал, что становлюсь очень умным, но продолжаю оставаться не очень счастливым»

— Почему выбрали психологию? Один известный психолог сказал мне, что психологи — самые травмированные пациенты. С какой проблемой помогла справиться новая специальность вам?

— Не могу сказать, что пошел учиться, чтобы справляться только со своей проблемой. Хотя, согласен, есть такая концепция «исцеленного целителя» (улыбается).

Я ходил в терапию года три до того, как пошел учиться на психолога. Мой изначальный запрос к психологу был спортивный, у меня присутствовал сильный синдром самозванца. Я был как раз тем примером человека, у которого внешне вроде все отлично — работа, зарплата, жена, ребенок, карьера. Чего тревожиться? Но тревога была постоянно: либо я травмируюсь, либо меня «рассекретят» и окажется, что на самом деле я плохой игрок (улыбается).

Тогда только подписал контракт с очень хорошей командой, и мне подсказали про возможность терапии. Я был большим скептиком на эту тему, считая психологов чуть ли не колдунами. Поэтому терпел до последнего, читал книжки. Понимал, что становлюсь очень умным, но продолжаю оставаться не очень счастливым. В итоге обратился к психологу.

Почувствовал облегчение довольно быстро, хоть запросы были разные: и внутренняя тревога, и страхи, контроль, выгорание, отношения с супругой, с которой мы ходили в семейную терапию. Но в первую очередь психология помогла мне познакомиться с собой, со своими слабыми и сильными сторонами. 

— Как в эмиграции не скатиться в уныние-депрессию? Много с кем говорила, и практически никому не удалось избежать этих проблем. И даже по прошествии нескольких лет некоторых все равно накрывает. Есть ли быстрая самопомощь в моменте?

— На самом деле смысл терапии не в том, чтобы стало хорошо навсегда, а чтобы моменты «как раньше» оказались всего лишь регрессом. Раньше было плохо всегда, а теперь иногда. Важно понимать, что это состояние регресс, из которого я скоро выйду и снова станет стабильно и ровно.

Регрессировать мы можем, понимая при этом, что это лишь минутная-недельная слабость. Если нечто большее, лучше разбираться уже со специалистом.

Важно искать опоры: занятия, дающие ресурс, близких по духу позитивных людей, внутри себя можно на что-то опираться.

— Чтобы быстро снять стресс, некоторые выбирают алкоголь.

— Это лишь способ на время изолироваться. Не прожить переживание, а не замечать его: «Мне так плохо, что я куда-то уйду». И это не обязательно про алкоголь, это и про игроманию, трудоголизм, наркоманию.

Какое-то время мы можем не замечать наши чувства-эмоции, но они все равно остаются с нами. И проблема, скорее всего, будет усугубляться, пока с ней не разобраться.

«Мужчины доходят до депрессии обычно в более тяжелом состоянии, нежели женщины»

— Вы осудили насилие в отношении мирного протеста в 2020-м. Многие ваши коллеги промолчали, продолжив жить в Беларуси. Мол, от нас ничего не зависит, чего выступать? Не жалеете о сделанном выборе?

— Конечно, хотелось бы, чтобы всего этого ужаса попросту не было. Я много раз в мыслях возвращался к этой теме и много раз думал одно и то же: а как бы я смотрел на себя в зеркало, если бы закрыл глаза и рот, когда людей избивали и пытали в тюрьмах?

Поэтому нет, не жалею. Жаль лишь, что всю эту нашу общую трагедию беларусам пришлось и до сих пор приходится проживать.

Кто-то из коллег молчит из малодушия, кто-то – из страха. У меня в Беларуси остаются люди, с которыми продолжаю общаться, потому что они объяснили мне как им страшно. Я не осуждаю, это тоже позиция. Осуждаю тех, кто сделал вид, что ничего не происходит — будто бы тогда и реагировать не надо. 

— Осенью вам исполнится 35. Говорят, это время начала кризиса среднего возраста. Который особенно бомбит мужчин, когда случается непонимание своего места и роли в этом мире. Эмиграция часто усугубляет эти моменты. Столкнулись ли вы таким?

— Да, этот кризис начинается в 35-40 лет, и, как любой кризис, это проблема идентификации: кто я?

Я этот кризис уже начал чувствовать. Плюс в кризисе среднего возраста потихоньку начинает маячить смерть, человек понимает, что стареет, что дальше это будет прогрессировать, и в итоге он умрет.

Я почувствовал свое старение уже давно (улыбается). В спорте это чувствуется раньше из-за повышенного износа организма. Чувствую, что становлюсь медленнее, выносливости меньше. Плюс эмиграция, смена работы, завершение спортивной карьеры. Много мест, где нужно задавать вопросы: «Кто я? Какой я? Какие планы, куда и с кем я?»

— Тема мужской депрессии слабо изучена. Как понять, что близкому нужна помощь специалиста? Часто мужчины закрываются или кивают на усталость: мол, со мной все ок, не нужен мне никакой доктор и таблетки. А в это время рушится семья, карьера.

Какие признаки мужской депрессии и есть ли отличие от женской?

— Мужчины доходят до депрессии обычно в более тяжелом состоянии, нежели женщины. В том числе потому, что гораздо реже обращаются к психологу.

Есть депрессивная триада: негативное восприятие себя (я плохой, ужасный, недостойный), негативное восприятие окружающего мира (мир опасный и несправедливый), негативное восприятие будущего (все будет только хуже, так плохо будет всегда).

Существует улыбчивая депрессия. На эту тему есть хороший социальный ролик, когда два болельщика приходят на футбол: один радостно улыбается, второй же постоянно грустный.

Когда один из них кончает жизнь самоубийством, многие думают на грустного. Оказывается, наоборот. Это про то, что депрессия может выглядеть по-разному.

Есть люди, которые кажутся очень веселыми, но нередко это тоже признак. Если человеку плохо, а выглядит он все лучше и веселее — стоит задуматься, что с ним не так. 

«Когда я дополз до психолога, было уже все равно: будет тот танцевать с бубнами или нет»

— Сложно заставить человека обратиться к специалисту.

Мне было так плохо, что я просто дополз до психолога. А когда дополз, было уже все равно: будет тот танцевать с бубнами или нет.

Когда не увидел бубнов и стало полегче, я сильно удивился и постепенно проникся психологией. Понял, что психологи не колдуны, к тому же помогают.

Под новый год я разговаривал с человеком, которая предложила мне помощь психолога. Она улыбнулась: «А помнишь, как ты мне рассказывал: «Да эти все психологи!..» А сейчас ты сам психолог!»

Я рассмеялся: «Ну да, попал в секту, затянуло». Сам стал «колдуном» (улыбается).  

Буквально сегодня слышал от клиента массу заблуждений про психологов. Многие смотрят кино, но в фильмах крайне редко показывают правдивую работу психолога. Может, для красного словца, но чаще показывают какую-то чушь. Знаю лишь хороший американский сериал «Терапия», есть еще фильм «Умница Уилл Хантинг».

Еще очень опасная штука, когда человек отмахивается: «Я сам себе психолог!» Если есть психологическая травма и место, где болит, то психика вытесняет и саму травму, и содержание, которое может на эту травму указать. Загоняет вглубь. Психолог же помогает это место обнаружить и найти способ помочь.

«Сейчас, даже предложи мне жить на Бали — я бы все равно злился и раздражался»

— Артур вы примкнули к инициативе Вольныя, где благодаря новой специальности, помогаете социализироваться бывшим политзаключенным. Какая, на ваш взгляд, сейчас главная проблема и запрос у этих людей?

— Нередко все сводится к схожим симптомам: проблемы со сном, аппетитом, негативное восприятие будущего: «Все будет плохо, дальше только хуже!»

На мой взгляд, главная проблема в том, что многие не умеют просить о помощи, боятся показаться слабыми, переживая все трудности в одиночку. «Стыдно просить, неудобно, мы как-то сами». Терпят, пока не станет совсем уж невмоготу. Это может привести к депрессии и суицидальным намерениям.

Нарушается коммуникация с близкими, происходит разрыв связей, накапливаются проблемы в семье. «Чувствую себя плохо я, а ухудшаются отношения с женой», — нередко слышу я. Происходит социальная изоляция, когда человек считает, что лучше ни с кем не контактировать, потому что будет только хуже.

— Эмиграция усиливает такие состояния, хотя, казалось бы, уже нет страха, что за тобой придут. Но когда расслабляешься, особенно после того, как жил в страхе, порой накрывает еще сильнее. «Сжатая пружина разжимается так, что сносит все вокруг», — не раз слышала я от вынужденных эмигрантов.

— Да, это частая история. Психосоматика часто проявляется не в моменте, когда плохо, поскольку организм мобилизован, а когда кажется, что ситуация нормализовалась. Про это говорят многие политзаключенные, в том числе мой друг, который недавно освободился. До переезда сидел под домашним арестом, был полон сил. Потом освободился, эмигрировал — и организм догоняет в эмоциональном плане все то, что раньше было законтейнировано. И панические атаки, и депрессивные настроения. Уверен, что любому человеку, который побывал в тюрьме, необходима помощь психолога.

Еще часто слышу, что «чего жаловаться, там люди в тюрьме, а я здесь нюни распускаю!» Это в корне неверный подход.

На эту тему есть анекдот про встречу двух соседок. У одной умер муж, вторая спрашивает: «От чего?» Когда узнает, что от простуды, выдыхает: «Да? Ну ладно, простуда — это не страшно...» Это наши социальные убеждения: что, если есть зарплата, работа и крыша над головой — то нечего и жаловаться. Это не так, и миллионеры страдают от депрессий. Внешняя устроенность — не повод обесценивать свои переживания и отмахиваться от них.

— Что самое сложное в вашей эмиграции?

— Я эмигрант со стажем, уже больше 10 лет, поскольку постоянно работал за границей по контракту, переезжая вместе с семьей. И я это проходил достаточно лайтово.

Вынужденная эмиграция – это не работа по контракту, когда в любой момент можешь вернуться домой. Сейчас даже предложи мне жить на Бали — я бы все равно где-то злился и раздражался. Это жизнь с нуля, новое законодательство, язык, медицина. Отсутствие своего круга общения, когда вынужденно общаешься с людьми, с которыми в обычной жизни бы вряд ли общался. Это тоже тяжело принимать. А самое сложное то, что в вынужденной эмиграции отсутствует база, дом, куда можно вернуться.

«Я бы пошел с женой в Макдональдс на Пушкинской. Если бы Беларусь стала свободной, думаю, и Макдональдс бы вернулся»

— Вас не пытались вернуть обратно в Беларусь? Денису Дудинскому вот писали: мол, приезжай, повинись и будешь жить как раньше.

— Был момент, но я даже не понял: мне предлагают или показалось?

Тут моя позиция четкая: не считаю, что я что-то такое делал, за что нужно просить прощение. Понимаю, что у людей, которые возвращаются в Беларусь, нет другого варианта, кроме как записывать эти «покаянные» видео, и ни в коем случае не осуждаю. Наоборот, считаю, что, если ты не враг своему здоровью, — записывай что угодно, чтобы тебя там не пытали.

— А при каком условии вы вернулись бы в Беларусь?

— При условии, что это было бы безопасно. Не только для меня, а в принципе.

Но сейчас, что бы там Лукашенко, губоп и омон ни сказали-ни пообещали — я не восприму это как безопасное. Даже если скажут: «Всё, возвращайтесь! Теперь будет все хорошо, выпускаем всех политзаключенных и никого больше за политику сажать не будем».

Не будет уже к ним доверия, чтобы ответить «окей» и спокойно вернуться.   

— Если пофантазировать о том, что завтра можно вернуться в свободную Беларусь — куда первым делом бы пошли?

— Я бы пошел с женой в «Макдональдс» на Пушкинской. Его там, правда, уже нет. Но, думаю, если бы Беларусь снова стала свободной и «Макдональдс» бы вернулся.

У нас с женой там случилось много приятных переживаний (улыбается). Там зарождались наши отношения, когда еще на рассвете завтракали вкуснющими бургерами с яйцами. Помню, влупили тех бургеров и счастливые встречали рассвет.

Я жил рядом с «Пушкинской», там еще «Блинная» была. Помню, как одна из работниц пыталась прям при жене ко мне подкатить, написав на салфетке свой номер телефона (улыбается).

Мы с женой там очень много смеялись. И много гуляли, такое вот родное и теплое наше беларуское место силы.