Максим Позняков: «Власти своими действиями каждый день напоминают нам, во что превратилась Беларусь»

— В 2020 году было наивно полагать, что уровень солидарности в белорусском неподготовленном обществе настолько высок, что люди массово поддержат забастовку, что они готовы будут пожертвовать многим ради общей идеи. До этого нужно дорасти — и исторически, и политически. Такого багажа у белорусов к тому моменту не было, — не без сожаления констатирует один из лидеров профсоюзного движения Максим Позняков.

«Салідарнасць» поговорила с ним о том, почему Общенациональная забастовка была обречена, как белорусы разочаровались в провластном профсоюзе и массово пошли в независимый и почему режим сейчас оказался в патовой ситуации.

«ФПБ фактически стала руками, которые сфальсифицировали выборы»

— После выборов 2020 года люди действительно массово пошли в наш профсоюз, — подтверждает собеседник. — Наша организация стала своеобразной точкой консолидации, точкой опоры, которую они не смогли найти больше нигде.

ФПБ (провластная Федерация профсоюзов Беларуси) фактически стала руками, которые сфальсифицировали выборы. Председатель Михаил Орда вообще возглавил предвыборный штаб Лукашенко.

На самом деле люди, когда увидели этот беспрецедентный уровень насилия, пытались обращаться и в государственный профсоюз, просили и требовали вступиться.

Но те заняли такую хитрую позицию: они создавали видимость, что вроде бы разделяют мнение возмущенного народа, но при этом пытались сгладить ситуацию, успокоить людей, в то же время, не давая им свободно говорить.

Например, тогда на многих предприятиях сотрудники стали на стихийных собраниях выдвигать требования и голосовать за их поддержку. Мы знаем, что на «Гродно Азоте», «Нафтане» и «Полимире» люди голосовали за проведение забастовки, за то, чтобы остановить насилие.

И представители провластного профсоюза отказывались подписывать протоколы, считать голоса, параллельно пытаясь проводить свои голосования и подменяя требования рабочих другими, более мягкими, скажем так.  

А когда остановить волну возмущения не удавалось, вообще воровали собранные бюллетени, чтобы запутать процесс подсчета.

Столкнувшись с таким лицемерием, не наладив диалог с органами власти, люди и пошли к нам.

На том же «Азоте», к примеру, к 2020 году в независимый профсоюз входило всего 25 человек. Но за пару месяцев организация выросла в 20 раз, туда вступили больше 500 человек.

На БМЗ нашей первички не было, но несколько сотен человек написали заявления. Мы попытались создать там организацию, которая кроме восстановления справедливости после выборов, намерена была добиваться ряда важных вопросов, касающихся условий труда, оплаты, коллективного договора.

Зарплаты там действительно не соответствовали статусу, учитывая процент продукции, которая шла на экспорт. Условия труда у металлургов не менее сложные, чем у горняков, поэтому ставился вопрос о внесении в коллективный договор пункта о выходном пособии, таком же, как у шахтеров.

Ничего подобного их профессиональный государственный профсоюз им не предлагал. Поэтому создание собственной организации, где люди сами смогут принимать решения, рассматривалось как хорошая перспектива для металлургов.

Они провели учредительное собрание, выбрали председателя, выполнили все условия для регистрации, но им не дали этого сделать.

— Тогда не только металлурги были готовы создать профсоюзы, но никому ведь не дали?

— Когда пошел шквал желающих, волонтеры стали принимать заявления онлайн. Это продолжалось практически всю осень. Надо отметить, что все эти работники предварительно выходили из структур ФПБ.

Кампания 2020 года показала, что, объединившись, можно что-то изменить. Тогда мы объехали большую часть страны, выезжали только туда, где заявки были групповыми. И это были представители разных сфер: и строители, и железнодорожники, и работники культуры, и здравоохранения, и образования.

Очень многочисленными были организовавшиеся ячейки студентов и преподавателей. Мы пытались зарегистрировать три студенческих первички, но во всех случаях получили отказ.

Активистов стали преследовать, кто-то из ребят вынужден был вообще уехать из Беларуси. Но многие, к сожалению, были задержаны.

Такие же неудачные попытки были с регистрацией сообщества преподавателей, медиков, научных работников.

Еще до выборов с нами связалась группа айтишников разных предприятий, которые хотели объединится в единую структуру. Эта идея возникла у них давно, они даже делали несколько попыток зарегистрироваться, безуспешных.

Их настойчиво пихали в государственный профсоюз связи, но они, естественно, идти туда не хотели и обратились к нам. Мы подавали на регистрацию первичку ЕPАМ, которая была достаточно многочисленной.

Были и другие, например, на оборонном предприятии «Пеленг» активно подключились к профсоюзному движению. Заявку на их регистрацию мы также подали в администрацию Московского района Минска.

И там отказали, на основании того, что, дескать, у работников IT нет общих интересов с горняками, химиками, нефтепереработчиками, энергетиками, транспортниками и строителями, которые значатся у нас в развернутом названии.

Но там также есть дополнение «и других работников», то есть по нашему уставу любой наемный работник имеет право вступать в наш профсоюз. Однако для властей этот аргумент оказался недостаточным.

Пытаясь опровергнуть данное решение, мы дошли до Верховного суда, и тот, конечно, отказал.

«Мы ходили на протесты по воскресеньям, как в церковь, а в понедельник снова шли на работу»

— Настроения людей осенью 2020-го были очевидны всем, тогда почему, на ваш взгляд, не состоялась Общенациональная забастовка?

— Возглавить рабочее движение и организовать такой серьезный процесс, как забастовка, не так просто. Это набор сложных оперативных действий, которых в Беларуси не было с начала 90-х.

Последняя забастовка Минского метрополитена и работников общественного транспорта в 1995 году была жестко разогнана.

Недостаточно просто сказать «оставайтесь дома». Для того, чтобы забастовка была успешной, имеется определенный алгоритм действий. И, главное, нужно, чтобы большинство в рабочих коллективах ее поддерживали, не где-то в глубине души, а открыто.

Есть много тонкостей. Допустим, рабочим вредного химического предприятия вообще нельзя говорить «оставайтесь дома».

А это практически все наши флагманы. И профессионалы там понимали, если они не выйдут на работу, может произойти что угодно, вплоть до техногенной катастрофы.

На подобных предприятиях грамотная забастовка проводится следующим образом: останавливается выпуск продукции, но при этом обеспечивается безопасная работа, скажем так, вхолостую.

И второе, не допускается выход продукции за территорию предприятия. Все это очень ответственное дело, которое должно быть хорошо организовано именно внутри трудовыми коллективами.

— Но ведь в стране много предприятий и организаций, которые не опасны.

— Для них не было примера флагманов, не было достаточной консолидации. Вообще, решить такое дело на уровне отдельных неподготовленных активистов было невозможно, и я говорил об этом с самого начала.

А тогда на волне народных настроений много где стали создавать параллельные стачкомы, на которые переключились наши лидеры. Они стали взаимодействовать. В те стачки, как правило, уходили самые решительные, наивно полагая, что за ними пойдут остальные.

Но для этого должна проводиться определенная работа. Четкого понимания, что нужно делать, у людей не было. Среди них почти не было опытных профсоюзников.

В итоге всех активистов моментально уволили, обезглавив только начавшее формироваться движение. С точки зрения профсоюзов, мы посчитали объявление именно в тот момент Общенациональной забастовки огромной ошибкой.

Тогда мы только начали вести работу с вновь образованными ячейками (пусть и не зарегистрированными), стали объединять их и учить создавать структуры на предприятиях, точки влияния и роста.

— То есть просто остаться всем дома было наивной идеей?

— Для того, чтобы это произошло, должна быть не только огромная солидарность в обществе, но и определенная культура и история подобных действий. Белорусы таким опытом не обладали.

Того, что произошло летом, было недостаточно. Это можно считать только началом. К тому же, когда люди выстраивались в огромные очереди, чтобы оставить подпись за кандидата, это им ничем не грозило.

Репрессии начались позже. А тогда даже участие в митинге в поддержку Тихановской не несло никакой ответственности.

В то время как невыход на работу все-таки несет за собой опасность быть уволенным и остаться без дохода. И когда люди встали перед таким выбором, они задумались.

Кроме того, власти запугали работников, заявив, что все убытки от забастовок придется возмещать бастующим. И это главное, что побудило, например, шахтеров вернуться на работу.

Я был на «Беларуськалии», когда там на три дня остановили предприятие, и они говорили, что на своих запасах могут и месяц не выходить на работу, но если заставят возмещать миллионные убытки, они не потянут.

— Все недавно наблюдали, как израильтяне остановили страну, выступив против судебной реформы. Там бастовали буквально все.

— Это то, о чем я говорю. Такое состояние в обществе не возникает стихийно, это многолетняя культура объединения в профсоюзы с проведением множества мелких коллективных акций протеста. В Беларуси ничего подобного не было.

В начале 90-х шахтеры остановили «Беларуськалий». Но тогда была слишком тяжелая экономическая ситуация, которая стала триггером. Она довела людей до такого шага отчаяния, потому что те не могли себе позволить абсолютно ничего. То есть им нечего было терять.

А белорусам в 2020-м было что терять в материальном плане. К тому же коллективы не были консолидированы настолько, чтобы объявить порицание всем, кто не поддержит забастовку.

То есть можно было, рискуя, бастовать, а можно было не бастовать, и тебе за это ничего не будет. Это уже моральный уровень, до которого тоже нужно дорасти.

— В результате в стране не останавливаются массовые увольнения, и многие из тех, кто тогда колебался и не присоединился к забастовке, все равно оказались уволенными.

— Тогда никто не мог спрогнозировать, как будет развиваться ситуация. Мы, как профсоюзные лидеры, прекрасно понимали, что понесем ответственность, и шли на это сознательно.

В итоге мы поддержали Общенациональную забастовку, заведомо зная, что эта идея будет проигрышной.

Мы пытались пойти другим путем, призывали к созданию Общенационального стачечного комитета, который бы управлял всем процессом изнутри. Рабочие друг друга понимают и слышат лучше, чем политиков. Рабочая солидарность работает лучше, но наш голос тогда не был услышан.

Мы предлагали всем сконцентрироваться на одной идее, потому что в тот момент цели были слишком размытыми. Кто-то делал ставку на стачки, кто-то — на какие-то политические решения, кто-то — на протестные акции на улице. Хотя последние не должны уходить с улицы. Они должны были собраться многотысячным митингом и остаться.

А мы ходили на протесты по воскресеньям, как в церковь, а в понедельник снова шли на работу и продолжали зарабатывать деньги для режима. И это тоже показывало уровень нашей безграмотности.

Большинство надеялось, что само количество несогласных заставит Лукашенко убежать. Мы тогда не представляли, на что он действительно способен. На что способна система, которую он выстроил.

Кто мог предположить, что среди нас найдется столько тех, кто согласится фактически убивать своих земляков, соседей, близких.

«Изнутри власти прекрасно видно, сколько людей по своей воле поддерживает ее инициативы, ходит на хоккеи и праздники»

— В одном интервью еще в 2020 году вы сказали: «Сейчас власти тушат пожар бензином. Вместо того, чтобы разговаривать с рабочими, предлагать пути разрешения конфликта, их нынешние намерения заключаются в том, чтобы как можно скорее подавить протест.

Но последствия для экономики страны будут катастрофическими, даже если протесты будут подавлены. Ни одна из западных стран не признает выборы. Высок риск введения санкций против предприятий. Положение рабочих будет только ухудшаться.

А если рынки для нас закрыты — куда экспортировать продукцию, из чего платить людям зарплаты? Судя по всему, власти думают, что им как-то удастся «уладить» это дело, но... Для властей ситуация патовая. Я считаю, что точно не будет так, как было раньше».

Многое из сказанного действительно произошло, но можно ли считать ситуацию патовой?

— Я могу назвать сегодняшнюю ситуацию патовой. Ресурсов на то, чтобы держать под контролем все, особенно экономические аспекты — зарплаты, цены — становится все меньше.

Мы видим, как они плачут, что санкции не дают работать. Мы видим, что утрачены почти все наработанные рынки сбыта. Понятно, что продукцию пытаются переориентировать, но это слишком сложно и не взаимозаменяемо. 

— И все-таки зарплаты платят всем, в том числе на убыточных предприятиях. Бюджетникам умудряются еще и поднимать, на копейки, но сам факт.

— Конечно, если бы Беларусь не имела такого союзника как Россия, который может всегда перекредитовать или простить долг, то ситуация развивалась бы быстрее. Но уже очевидно, что многие предприятия перестали зарабатывать.

И режим прекрасно понимает, озлобленные и обессиленные люди, потеряв еще и зарплату, точно решат, что терять им больше нечего. Поэтому изо всех сил старается перекрывать все дыры и не останавливает террор, чтобы оставаться у власти.

Потому что они-то прекрасно знают, как на самом деле люди проголосовали в августе 2020-го. Иначе зачем поспешили уничтожить бюллетени? Третий год они репрессируют людей, увольняют, проверяют на детекторах лжи, запугивают и угрожают, но это не может изменить настроения.

Они знают и насколько низкий у них уровень поддержки среди населения, даже учитывая то, какое количество активных людей выехало из страны. Есть какая-то часть «прикормленных» и «прикупленных», но их совсем немного.

Это со стороны может быть не совсем понятно, а им-то изнутри прекрасно видно, сколько людей по своей воле поддерживает их инициативы, ходит на те же хоккеи и праздники. В этом и есть патовость ситуации.

Ну а после того, как они стали соагрессорами, вообще началась другая история. И теперь, чем слабее Россия выйдет из этой войны, тем больше шансов у Беларуси от нее отскочить.

— Вы сказали, дескать, режим «плачет» из-за санкций?

— В марте этого года в Женеве проходил очередной Административный совет Международной организации труда (МОТ), на котором присутствовала белорусская делегация во главе с министром труда Костевич. В делегацию входили разные специалисты, в том числе представители ФПБ.

Я тоже был на этом Совете и знаю, что белорусская делегация постоянно делала запросы и просила о встречах с различными представителями трудящихся и работодателей, с представителями структур МОТ. Они очень хотели обсудить свой вопрос.

И им не отказывали во встречах, но на каждой требовали доказательства того, что в стране нет нарушений прав трудящихся, выпущены на свободу все профсоюзные активисты, возвращены статус и права независимых профсоюзов; уточняли, приведено ли в соответствие с международными нормами и стандартами трудовое законодательство; спрашивали, есть ли возможность работать внутри страны Комиссии по расследованию МОТ, которая намерена следить за выполнением своих рекомендаций, неоднократно озвученных белорусским властям.

Позиция делегации режима Лукашенко была такой: никто ничего не нарушает, люди массово и добровольно вступают в ФПБ, наши коллеги сидят за решеткой не за профсоюзную деятельность, а потому что нарушили закон, перед которым, дескать, в Беларуси все равны, и, вообще, во всем виноват «коллективный Запад», который пытался совершить в стране революцию.

Понятно, что такая позиция предсказуема, но очевидно и то, что положение, в котором они оказались, их очень волнует. Особенно они боятся, что на Международной конференции труда, которая будет проходить в июне, в отношении Беларуси все-таки применят ст. 33 Устава МОТ, которая была применена в отношении Мьянмы в 2000 году.

Там военная диктатура заставляла людей работать насильно.

— Но в Беларуси уже работала Комиссии по расследованию МОТ в начале 2000-х и вынесла тогда аж 10 рекомендаций. И что с того?

— Действительно, с тех пор рекомендации МОТ не только не были выполнены, но и в прошлом году вообще были уничтожены все независимые профсоюзы.

Если же будет применена 33 статья, то, в соответствии с ней, все члены МОТ (а это все члены ООН, не только Запад) смогут применять любые меры в отношении правительства Беларуси для обеспечения прав и свобод трудящихся и их объединений.

Там предусмотрен целый ряд мер, как экономических, так и политических, вплоть до разрыва отношений.  

— Но это всего лишь очередная принятая где-то резолюция. Почему она должна напугать белорусский режим?

— Потому что это станет закреплением статуса государства, где практикуются подавления свобод. Такое государство в принципе не может получать никакой технической поддержки МОТ, не может участвовать ни в каких мероприятий под эгидой ООН/МОТ.

Также это дополнительная возможность введения всяческих ограничений, от экономических до культурных. Повторюсь, применять их уже будут на только ЕС и США, а все участники МОТ, включая страны Азии, Африки и Латинской Америки. Это более масштабные санкции. Действительно, есть чего бояться.

«Как можно перевернуть страницу, когда каждую вторую семью в стране коснулись репрессии»

— Какая информация сейчас доходит до вас из Беларуси?

— Понятно, что на предприятиях люди не говорят открыто о своей позиции, как это было в 2020 году. Но тот уровень репрессий, который продолжается до сих пор, не способствует тому, чтобы они перевернули страницу.

Как можно ее перевернуть, когда практически каждую вторую семью в стране так или иначе коснулись репрессии — либо аресты, либо штрафы, либо увольнение, у кого-то полсемьи вынуждены бежать, кто-то уезжает целыми семьями.

Все это видят и все всё понимают, террор не способствует тому, чтобы люди забыли. Власти своими действиями каждый день напоминают им о том, что происходит, что происходило и во что превратилась Беларусь.

Это просто верх глупости — силовым путем изменить мнение народа. Это совершенно невозможно! Есть гораздо более умные и тонкие технологии, как пытаться управлять мнением избирателей. Но эта система не способна дойти до такого уровня.

— Вас тоже задерживали, после чего вы также были вынуждены уехать из Беларуси.

— В мае прошлого года мы с супругой отвезли детей в садик и на обратном пути меня забрали. Интересно, что эти «люди с корочками» еще проявили «гуманизм», признавшись, что не хотели, мол, при детях. Возможно, от того, что Новополоцк, где я жил, небольшой город и меня все хорошо знают.

Потом было несколько часов разговоров, детектор, проверка телефона, в котором ничего не нашли. Поэтому формальным поводом стала моя аватарка в фейсбуке с украинским флагом и надписью «Я за незалежнасць», которую я сделал еще до войны в знак солидарности с украинскими коллегами.

Силовики классифицировали это как «незаконный пикет» и дали 15 суток. Вторые 15 суток я получил за еще одну запись в соцсетях, которую написал 25 марта 2022 года: «З Днем Волі, спадарства! Хай вечна жыве Беларусь!».

Сутки отбывал в Новополоцком ЦИП, потом в Витебском СИЗО. Надо сказать, что относились охранники очень жестко, но меня не били.

— Думали, что можете не выйти?

— Конечно, думал. К тому времени задержали много профсоюзных лидеров. Я какое-то время оставался на свободе одним из немногих и решил продолжать работать, потому приближалась конференция МОТ. Меня еще успели выбрать заместителем председателя Белорусского конгресса демократических профсоюзов (БКДП).

И так как председатель Александр Ярошук находился за решеткой, я стал исполнять его обязанности. Уже «на сутках» узнал от адвоката, что задержан мой заместитель БНП — Александр Мишук.

Но за пару дней до освобождения меня вызвали к прокурору и вынесли предупреждение о том, что если я еще раз нарушу закон о массовых мероприятиях, то все. В общем, меня решили отпустить.

Поэтому теперь я считаю своим долгом продолжать везде, где имею голос, озвучивать ситуацию со своими коллегами, находящимися в неволе, и всячески привлекать внимание к тому, что происходит в Беларуси.