Профсоюзная активистка: «Судья спросила, кто-то еще может сделать операцию как этот доктор? Ей ответили: «Так, как он, никто». И врача задержали на сутки»

Представители режима Лукашенко на международных площадках, в том числе конференции МОТ, продолжают утверждать, что в нашей стране никто не нарушает права трудящихся, люди добровольно вступают в ФПБ, профсоюзные активисты сидят за решеткой не за профессиональную деятельность, а потому что нарушили закон, и вообще во всем виноват «коллективный Запад», который пытался совершить в Беларуси революцию.

Рассказ Светланы (имя изменено в целях безопасности — С.) — одного из лидеров профсоюзного движения — еще одно свидетельство того, что было происходило и происходит на самом деле.

«Летом 2020 года в нас поселилась вера в то, что альтернатива все-таки есть»

— В 2022 году в магистратуре в Европе в одной из работ я сравнивала государственную пропаганду и протестную антипропаганду в Беларуси. Мне пришлось изучить все, хотя даже невооруженным взглядом была очевидна разница: с одной стороны, замшелая госпропаганда с одними и теми же нарративами, а с другой — плакаты, шарики, фонарики, дворы с печеньками и много чего еще. И все это было настолько живое, человеческое, что в это невозможно было не вовлечься, — анализирует собеседница «Салiдарнасцi».

И сама она была одной из тех, кто в 2020 году отчетливо уловил веяния перемен. До этого, признается Светлана, не задумывалась ни о выборах, ни о профсоюзах.

— Я работала экономистом в разных компаниях, получала нормальную зарплату и, как большинство, особенно не оценивала свои условия работы.

Помню, после выхода из декрета работодатель пытался со мной расстаться, но я тут же пошла, пролистала трудовое законодательство и очень быстро разъяснила ему, что так нельзя делать и почему.

Еще как-то спросила у своего начальника, почему у нас нет своего независимого профсоюза. Тот ответил, что у нас есть коллективное соглашение и компания, дескать, сама исполняет все функции профсоюза.

При этом условия труда на этом предприятии не были самыми лучшими, не редко приходилось перерабатывать до позднего вечера, в сезон отпусков невозможно было отпроситься даже на выходной.

Однако не могу сказать, что в то время я считала все это большой проблемой. Но 2020 год перевернул мою жизнь, как и жизнь других людей.

Большинство только в 2020 году внимательно перечитали свои трудовые договоры, до этого считавшиеся просто бумажкой, которую нужно было подписать.

Люди стали узнавать разницу между договором трудовым и коллективным, начали разбираться в своих расчетных листках, куда раньше заглядывали только, чтобы увидеть одну цифру, — вспоминает Светлана.  

Столкнувшись с массовым нарушением собственных прав, в 2020 году у людей появился большой запрос на ликвидацию правовой безграмотности. И собеседница «Салідарнасці» стала одной из тех, кто пытался им в этом помочь.  

— Я думаю, это время так стихийно объединило нас всех, потому что мы поверили в альтернативу. До этого я, например, была весьма скептически настроена к выборам.

Но летом 2020 года в нас поселилась вера в то, что альтернатива все-таки есть. Я к тому времени уже год как занималась фрилансом.

Через различные чаты узнала о проблеме, которая сразу после выборов встала перед рабочими: ни у кого не было опыта забастовок, не было базы — ни практической, ни юридической.

Все получалось очень сумбурно — стачкомы, профкомы, непонятно, кто и на каких условиях может бастовать, вообще, что такое забастовка, достаточно ли для этого, например, просто выйти постоять на улице с плакатом.

Пропаганда тогда уже во всю сыпала угрозами, приравнивая забастовку чуть ли ни к преступлению. И люди искренне не понимали, что делать, при том, что очень многие реально хотели как-то выразить свой протест.

Тогда и возникла у группы активистов, среди которых я оказалась, идея «юридических столов», правовых консультаций о забастовке. Мы планировали организовать эти «столы» возле проходных самых крупных предприятий в Минске — МТЗ, МАЗ, МЗКТ — и прямо там консультировать рабочих, которые выходили с заводов.  

Нам казалось, что именно в этом была основная проблема, что люди просто не знали, какие у них есть права, как начинать и заканчивать забастовки, как выдвигать требования и на какие законодательные акты опираться.

Наивные, тогда еще мы и подумать не могли о том правовом дефолте, который впоследствии наступил.

Идею «юридических столов» реализовать нам так и не удалось, потому что рабочих, которые выходили с предприятий и становились в цепи солидарности, очень быстро начали задерживать.

Однако оказавшись все-таки среди них у проходных МАЗа и МЗКТ, я встретила там ребят из независимых профсоюзов, которые приходили с такой же целью — объяснить, как правильно организовать забастовочный комитет.

Мы познакомились, так я и попала в структуру, где смогла найти применение всем своим благородным порывам в те дни, — рассказывает Светлана.

«В одном медучреждении собирались уволить сотрудника, и тогда весь коллектив написал заявления на увольнение в знак солидарности»

Независимые профсоюзы после выборов буквально захлебывались от наплыва поступающих заявлений. Большинство поступало онлайн. Их внимательно рассматривали, а потом всех желающих приглашали на собрание, чтобы помочь с организацией.   

Светлана принимала заявления от медиков, педагогов, научного сообщества и некоторых других специалистов.

— Я стала одним из волонтеров, кто начинал проект «Профсоюз-онлайн». Эта платформа была довольна востребована.

Вступление в независимые профсоюзы многие тогда посчитали единственным доступным способом протеста, нам писали, звонили и так и говорили: я не знаю, что делать, не знаю, как мне еще заявить свое несогласие с происходящим.

Заявки поступали отовсюду, не только от сотрудников частных предприятий, но и от людей из системы, были желающие из банков, в том числе «Беларусбанка», нотариусы государственных контор, юристы, замдеканы и завкафедрами учебных заведений, рабочие колхозов и аграрных хозяйств, ТЭЦ и ГРЭС. Обращались профорги госучреждений и спрашивали, как им отозвать свои полномочия, потому что не хотели больше работать на провластный профсоюз.

Из метрополитена к нам обратился удивительно смелый мужчина, у него был какой-то огромный стаж и куча заслуг. Он не просто вступил в независимый профсоюз, но даже отнес заявление в бухгалтерию и заставил переводить нам взносы. В итоге его уволили.    

У нас была «горячая линия», на которую звонили сельчане, рассказывали об ужасном состоянии колхозов и вообще своей жизни.

Онлайн поступали как личные заявки, так и коллективные. Например, в одном медучреждении в независимый профсоюз пожелало вступить большинство врачей.

Они добились собрания провластного профсоюза, к ним ездили представители власти. С ними оказалось сложно бороться, потому что их нельзя было уволить всех, такое учреждение одно на всю страну и каждый специалист там уникальный.

Им, конечно, сразу поменяли руководителя, ввели в штат чекиста. Они реально долго и мужественно сражались, но в итоге докторов стали задерживать, у многих прошли обыски, их тягали по допросам, запугивали, осуждали.

Еще в одном учреждении здравоохранения был показательный случай. Там собирались уволить сотрудника, и тогда весь коллектив (пример исключительной сплоченности!) написал заявления на увольнение в знак солидарности. И в итоге не уволили никого.

На консультацию со мной еще в одном медучреждении собрались 10 человек, практически все доктора. Они хотели просто послушать о том, что такое независимый профсоюз и какие перспективы он открывает. Попросили у меня бланки заявлений на вступление и позже некоторые привезли десятки заявлений от своих коллег.

В обществе отчетливо наблюдался запрос на выход из подневольщины, на возможность самостоятельно управлять своей трудовой и социальной жизнью.

Впоследствии на некоторые суды над врачами приезжали их руководители, даже главврачи, и просили суд оставить их на воле, потому что не было замены.

Помню, на одном процессе судья спросила, кто-то еще может сделать операцию как этот доктор? Ей ответили: «Так, как он, никто не может сделать». — «А как-нибудь иначе?». «Иначе смогут, наверное». И того врача задержали на сутки.

Иногда специалистов, которые были совсем незаменимыми, отправляли на «домашнюю химию», — рассказывает собеседница.

«Единственными HR-специалистами везде остались кэгэбисты»

К 2021 году в профсоюзном движении выделились две большие профильные организации: «Панацея», которая объединяла медиков, и «Асветнік», куда вступали учителя, педагоги вузов и ученые.

— В академическом сообществе мы четко различали учителей и педагогов вузов. Это две принципиально разные группы. Именно с учителями работать было сложнее. Они очень запуганные.

Неудивительно, что на них многие годы выезжала и продолжает выезжать власть. Их реально считают подневольными. Их руками во многом были сфальсифицированы выборы.

Многих вообще использовали вслепую. Допустим, одна учительница честно рассказывала, что была членом избирательной комиссии и ходила по домам к людям, которые сами не могли дойти до участка.

Она клялась, что никак не влияла на выбор голосующих, не подделывала бюллетени, а просто их собирала. Однако о том, что происходило с ними дальше, она не знала.

Заявок от школьных учителей было тоже много, но все это в основном были единичные кейсы, не коллективные, и, как правило, их очень быстро увольняли.

Совсем другое дело — педагоги вузов. Много где они шли рука об руку со своими студентами и организовывались параллельно.

Студенты стали одним из самых массовых протестных объединений. У них были ячейки, свои телеграм-каналы, некоторые, кстати, работают до сих пор. Из вузов мы получали сотни заявлений.

В октябре после массового отчисления ребят, многие выразили готовность оспаривать решения администраций вузов. Все приказы были составлены с вопиющими нарушениями. В основном их издавали после объявленных задним числом выговоров.

Мы участвовали в этих процессах. В суде Советского района Минска их было особенно много, поэтому объединили в одно дело. Конечно, мы ничего не добились, никого не восстановили. 

Отчисленных по политическим делам парней моментально забирали в армию. Так оперативно белорусская система не работала никогда.

Апелляции, на рассмотрение которых отведено до месяца, рассматривали буквально за день на выездных заседаниях и прямо в тот же день военком забирал мальчишек.

В медицинском университете, где студентам после сидячей забастовки массово стали объявлять выговоры, ребята добились того, что собрали большую комиссию. Они хотели поднять вопрос не только об отчислениях, но и о том, что во время пандемии их незаконно направляли на работу в ковидные зоны.

На ту встречу согласился прийти ректор, другие представители администрации, студенты хотели привести своих адвокатов, пригласили нас. Но ни нас, ни адвокатов не пропустили, хотя никаких законных оснований для этого не было.

Самих студентов сотрудники КГБ допрашивали прямо в вузах и на эти допросы тоже не допускали адвокатов, что также является серьезным нарушением прав. Тогда эта дикость еще была в новинку, мы возмущались и думали, как можем противодействовать законными способами.  

Результат всем известен: кто-то из ребят успел уехать, кого-то отправили в армию, многих задержали.

Ячейки преподавателей вузов, как я уже сказала, тоже были достаточно многочисленными. Поэтому до сих пор из вузов продолжают увольнять педагогов. Во многих учреждениях заменили ректоров. Потому что увольнять незнакомых людей проще.

По такому же принципу власти действовали, чтобы подавить протестные настроения и в организациях здравоохранения. В какой-то момент они вообще решили не заморачиваться, и единственными HR-специалистами везде остались кэгэбисты.

Теперь только они решают, кто будет учить и лечить людей. И критерии профессионализма там учитываются в последнюю очередь.

Не секрет, что многие врачи, уволенные с нарушениями колдоговоров и трудовых контрактов, больше нигде не могут найти работу и вынуждены либо уезжать, либо уходить из профессии. И это в стране, где нехватка специалистов в здравоохранении просто катастрофическая.

В Академии наук ученое сообщество очень хорошо и сразу организовалось, у них была первичка, попытки забастовок, множество протестных акций.  

Ученых также массово увольняли с нарушениями всех норм. Там были случаи, когда руководители подразделений вступались за своих сотрудников, но администрация НАН тут же собрала общую комиссию, это какой-то их местный орган, и всех увольняли решением этой комиссии.

Еще было одно госучреждение из ведомства министерства юстиции. Там был небольшой коллектив, и они смогли очень хорошо организоваться. Половина сотрудников собралась вступить в наш профсоюз, провели собрание, подготовили заявления.

Для регистрации нужен был юридический адрес. Я позвонила их директору, все объяснила, тот, к моему удивлению, сказал, если кто-то хочет в свободный профсоюз, имеет право, и даже прислал нам письмо с разрешением о предоставлении юридического адреса.

Однако, как только пакет документов дошел до райисполкома, он это письмо очень быстро отозвал. Я ему позвонила, спрашиваю, что случилось. А он: «Ни о чем меня не спрашивайте, просто я отзываю свое письмо». Вот так ломали людей.

Светлана рассказывает, что заявок было так много, что их невозможно было оперативно обработать даже за неделю.

— Иногда, пока мы доходили до адресата, до очередного предприятия, инициатива там под гнетом репрессий уже затухала. Звонишь человеку: «Вы отправляли заявку?». А он так уклончиво: «Ой, а я уже не знаю, что мне это даст».

Разные были моменты. Помню, как из одной маленькой деревни в Гродненской области, буквально на 10 домов, пришло две заявки о вступлении от незнакомых между собой людей. И мы их подружили. 

Не везде люди сразу собирались организовано, иногда с одного предприятия приходило много одиночных заявок, мы их собирали и всех объединяли. И когда люди узнавали, сколько их вместе, группы продолжали расти.

Иногда у нас одновременно проходили собрания для нескольких групп. Помню, когда после они встречались, например, сотрудники какой-то больницы и завода, радовались, будто родным.

Люди видели друг друга и понимали, что пропаганда — это ложь, что система работает на тотальное разъединение, чтобы мы не видели друг друга, не имели возможности собраться даже маленькими группами, чтобы мы, не дай Бог, не поняли, сколько нас и насколько мы идейно сплочены и настроены против этого режима.

«Идейно беларусы как ненавидели этот режим, так и ненавидят. Это подтверждают абсолютно все»

Сама Светлана в 2021-м уехала в Европу по образовательной программе.  

— Помню, как перед отъездом вздрагивала от каждого шума в подъезде, время было уже очень неспокойное, но я все равно планировала вернуться после защиты программы осенью 2022 года.

Но когда в апреле начались аресты моих коллег, а летом ликвидировали все профсоюзы, стало понятно, что возвращаться мне некуда.  

— Общаетесь ли вы сейчас с людьми, которые находятся в Беларуси?

— Общаюсь не только я, все стараются поддерживать наработанные связи. Понятно, что в Беларуси все запуганы, ни о какой активности речи уже не идет. Потому что законных методов борьбы не осталось.

Там сейчас небезопасно даже просто читать альтернативные источники информации. Многие действительно устали и затаились, кто-то выехал.  

Но мы никого не растеряли, все контакты сохранили. Часть активистов вообще остались. Идейно беларусы как ненавидели этот режим, так и ненавидят. Это подтверждают абсолютно все.

Даже те, кто вышел из всех чатов и мимикрировал под тихого и аполитичного, ждут, когда откроется окно возможностей. Скоммуницироваться с ними будет не сложно.

По сути, этим людям не нужна никакая дополнительная информация, они ее сполна получили еще в 2020 году. Все прекрасно понимают, что означает объединиться, и уже знают, как грамотно это сделать. 

Несмотря на то, что многих арестовывали и даже посадили, репрессировали, несмотря на то, что они сейчас вынуждены молча работать, чтобы выжить, все признаются: никто ничего не забыл. Потому что это невозможно.

Появляется новый пласт людей, которые даже в 2020 году были абсолютно пассивными и ничем не интересовались, а сейчас говорят, как им надоело все, что происходит.

У таких, как правило, настроения более агрессивные, чем у тех, кто пропустил через себя все события 2020-2021 годов. Дело в том, что жизнь ухудшается и это ощущают все, независимо от взглядов.

Например, очень возмутили людей сборы в прошлом году, когда забрали мужчин, и папы не смогли отвести детей в школы на 1 сентября. Многих это задело.

Зарплаты, инфляция, цены, отсутствие привычных товаров, когда нормальная пена для бритья становится роскошью — из таких мелочей складываются настроения.

Из Беларуси жалуются на то, что пропадают медикаменты, насаждение идеологии в школах очень многих заставило задуматься о будущем своих детей. По этой причине уезжают из страны.

С медициной вообще беда. Кстати, медики еще во время ковида поняли, как к ним относится власть и с тех пор затаили злобу. Поэтому они так активно стали бороться во время выборов.

Однако за последние три года никаких позитивных изменений не произошло. Убрали активных профессионалов, многие уехали. Остальные уже хорошо знают, что их 32-часовая рабочая недельная смена — это нарушение. Поэтому настроение медиков соответственное.

И настроения эти невозможно скрыть. Беларусь — маленькая страна, там все знакомы друг с другом через три рукопожатия. Поэтому при малейшей искре все может воспламениться снова. Многие к этому готовы и ждут.