Шрайбман: «Относительно совестливый ябатька-патриот, условный Макей, не выжил бы в сегодняшней системе. Он и не выжил»

— Я бы хотел увидеть процесс, где две стороны пришли бы в какие-то публичные места, допустим, суд или другие, и с полным осознанием того, в каком процессе они участвуют, все проговорили, — размышляет Артем Шрайбман о возможном процессе примирения беларусов на канале Часики тикают. — Я бы хотел, чтобы процесс был таким, чтобы все пошло по такому осознанному сценарию.

Но все может пойти и по-другому. Исторически более вероятным может стать другой процесс, когда за слоями времени и проблем, которые были после 2020 года — это война, Лукашенко, переход от него власти кому-то, то, что станет с Россией после войны, — насыплется сверху столько всего нового, что общество просто шагнет и пойдет дальше.

Вернее, это уже будут дети тех, кто пострадал или бил в 2020 году и потом.

Общество, возможно, уже будет жить и строить дебаты вокруг новых проблем. Другими словами, эта рана заживет не потому, что кто-то принял решение, чтобы она зажила, а просто потому, что появились новые темы для разговоров, о тех же отношениях с Москвой, с Европой, о мове, искусственном интеллекте и т.д.  

На фоне всего этого примирение может произойти по факту вытеснения его, как проблемы, в прошлое.

Аналитик также рассуждает о персоналиях, которые могли бы стать лицами и двигателями примирения в будущем.

— Среди ябатек может оказаться гораздо больше тех, кто на самом деле согласится с позицией, мол, вы сами виноваты, но вы уже получили по заслугам, хватит уже.

С той стороны это должны быть люди, достаточно авторитетные для своей аудитории, при этом не кровожадные для нашей, а также стратегически думающие, чтобы не быть движимыми только идеей сохранения себя и своей власти.

Почему таким человеком не может быть Лукашенко, даже в случае, если бы он вдруг заговорил о примирении? Проблема в том, что он эту войну начал.

Он является ее сутью. Разделительной линией и стало отношение к нему, к тому, что он привнес в страну, является ли он спасителем или, по сути, губителем страны.

Его невозможно просто взять и отделить от этого. Он и есть конфликт. Поэтому даже если вдруг с его уст мы услышим о примирении, это никого не убедит именно с нашей стороны.

Не найдется даже умеренного сторонника Бабарико, который скажет, раз Лукашенко хочет мириться, наверное, что-то меняется.

Повторюсь, я все-таки думаю, что шаги навстречу возможны скорее в формате новой повестки, чем в формате пережевывания старой. И что делать их будут новые люди. И это точно не Лукашенко.

С той стороны это могут быть люди из числа сегодняшних высших чиновников, но при этом какие-то совершенно неожиданные персоны, которых вымоет наверх волной транзита.

Это может быть кто-то, о ком сейчас мы не слышим, но он случайно окажется наверху из-за того, что не был в этой системе на ответственных позициях в самые острые годы противостояния с 2020 года.

У него не будет крови на руках и не будет какой-то привязанности к тем, у кого эта кровь есть. Но при этом он к тому времени будет занимать достаточно высокую позицию, чтобы иметь авторитет и сказать о том, что пришло время новых методов, время для примирения — этакий «беларуский Хрущев».

С другой стороны, мне кажется, что все-таки сегодняшняя правящая верхушка — это результат слишком негативного отбора. А для национального примирения нужны такие человеческие качества, которые бы не позволили человеку выжить в системе позднего лукашизма.

То есть беларуский, далеко смотрящий, стратегически думающий, относительно совестливый ябатька-патриот, какой-нибудь условный Макей, не выжил бы в сегодняшней системе. Он и не выжил.

Очевидные кандидаты для того, чтобы предложить примирение с нашей стороны — это Колесникова, Бабарико. Люди, которые, на мой взгляд, четко показали свою нацеленность на путь к Беларуси, где найдется место каждому беларусы.

И при этом они имеют абсолютный моральный авторитет после своего выхода из тюрьмы заявлять о таких вещах. Бесспорный и авторитетнейший кандидат — Беляцкий.

Речь не о фигурах, даже которые сегодня где-то себя как-то позиционируют, а о тех, кому бы в будущем хватило веса и авторитета.

В этом смысле, по-моему, людям, которые не были в заключении, будет сложнее артикулировать.

Вот вышел Андрей Дмитриев и, думаю, он ближе к профилю того человека, о котором я говорю, потому что он все-таки в стране, он сидел — это нелегко. Он может что-то сказать с высоты этого своего опыта.

Не хочу умалять заслуг людей, которые уехали в эмиграцию почти сразу, но их слова могут звучать неубедительно для тех, кто был и находится в заключении, для более радикально настроенных, — считает Шрайбман.