Ученый: «Пугали, что сейчас приедет ОМОН и нас закидают свето-шумовыми гранатами прямо в институте»

Старший научный сотрудник Института физики НАН Беларуси, кандидат физико-математических наук Иван Сивцов осенью прошлого года решил не ждать, пока репрессии за гражданскую позицию дойдут до него, и уехал из страны.

Однако после уже из-за границы согласился сотрудничать с Академией наук Беларуси. Ученый рассказал «Салідарнасці», почему принял это решение, а также о проблемах белорусской науки.

Иван Сивцов — специалист для Беларуси уникальный. Астрофизиков всего в стране не наберется и пяти человек. К тому же, Иван — один из немногих, кому удалось не только получить ученую степень на Западе, но и, отработав в разных странах семь лет, вернуться на родину.

— Я окончил физфак БГУ, аспирантуру Института физики, а диссертацию появилась возможность защитить в Италии. И я уехал туда, защитился, отработал пять лет, потом еще два года — в Бразилии.

А после вернулся в Беларусь и стал работать в Институте физики.

— Многие ли наши ученые имеют возможность получить ученую степень на Западе, и какой процент из них возвращается?

— В принципе, возможность уехать есть, но почти никто не возвращается, это правда. У меня были личные обстоятельства, но я не жалел о том, что вернулся.

Хотя уезжал из Беларуси, имея зарплату 200 долларов, а в Италии стал получать почти полторы тысячи евро.

Профессор в Италии получает примерно 3 тысячи. Я также узнал, что там из расчета на душу населения в области исследований и разработки занято в три раза больше ученых, чем в Беларуси.

И еще один показатель, у нас на разработки ученых направляется около 0,5% ВВП, в Италии — около 1,5%.

В Бразилии ситуация с учеными чуть похуже, но, когда я там был, очень сильно развивали научное направление.

В Беларуси Иван в глобальном смысле занимался изучением Вселенной. Возможно, то, как космические корабли бороздят ее просторы, и не слишком волнует белорусов, но прикладное значение исследований все-таки было востребованным.

— Мы придумывали новые методы расчетов, новые методы решения различных задач. Потом они уходили в инженерную практику. Моей специализацией последнее время были высокопроизводительные вычисления. Они необходимы для решения самых сложных задач. Например, у нас были договоренности с центром мониторинга, который занимался белорусским спутником.

— Про финансирование научных проектов и зарплату ученых в Беларуси сочиняют анекдоты.

— Государство финансирует научные институты только наполовину, остальное они должны заработать сами, набрав гранты.

Есть институты, у которых хватает зарубежных заказчиков, тот же Институт физики, потому что у нас хорошая оптическая школа.

Есть международные заказы, поэтому сотрудники получают кроме ставки доплаты за научные результаты. У меня в общем выходило 1000-1200 рублей. В самых богатых лабораториях, которые занимались непосредственно оптикой, ученые получают в районе 3 тысяч рублей.

Но не у всех есть такие возможности. В гуманитарном направлении они куда скромнее. В институтах литературоведения, истории сотрудники буквально на голодном пайке, который равен должностному окладу в 270 рублей, плюс несколько надбавок за стаж, ученую степень. Там хорошо живут только те, кто пишет программные документы под нынешнюю идеологию, кто берется научно обосновывать государственные проекты.

Вообще система финансирования науки в Беларуси осуществляется через организации, то есть деньги выделяются не под конкретные проекты конкретным ученым, а структуре в целом. И если при этом кому-то в силу специфики нужно перейти из одного института в другой, переориентировать программу финансирования практически невозможно. Поэтому люди вынуждены работать на одном месте постоянно, но это неправильно, ученые должны развиваться.

На Западе научный сотрудник мало того, что может переходить в разные структуры, ему еще могут предоставить оплачиваемый отпуск на год, и он в это время может поехать в институт в любой точке мира и работать там, нарабатывать связи, делиться опытом и т.д. Если это может помочь в решении его задачи, это считается очень полезной практикой.

У нас нет такого понятия вообще. Максимум, что можно, это съездить на международную конференцию.

Как-то мои итальянские коллеги хотели оказать нам небольшую помощь в виде необходимого оборудования. Оказалось, что для того, чтобы получить безвозмездную западную помощь, нужно пройти столько бюрократических препонов, чтобы это не выглядело «подрывной деятельностью с зарубежными организациями», что нам пришлось отказаться от этой помощи.

— Наверняка, со своими знаниями вы могли бы устроиться на каком-то предприятии и получать гораздо больше?

— Да, периодически мне предлагали и подработать, и сменить работу. Но наука — это то, чем я занимаюсь по велению сердца. Мне всегда нравились головоломки, решать что-то, что требует интеллектуальных усилий. Поэтому я с детства шел по олимпиадам, турнирам юных физиков. У меня много что получалась, но душа лежала к физике.

В студенчестве уже сам работал со школьниками, готовил команды одной из минских школ. Мы занимали высокие места на международных турнирах. Мне очень нравилось работать с детьми. Также я какое-то время преподавал в медуниверситете медицинскую физику.

Уже работая в институте, мне было интересно сделать новую научную школу астрофизики, то, чего раньше у нас не было. Удалось, к сожалению, только начать.

Прекрасный порыв души астрофизика Ивана Сивцова прервал 2020 год, который стал переломным для всех белорусов. Ученые, как оказалось, тоже не остались в стороне. 

— До 2020 года я, как многие, пытался выживать в рамках системы. Но в 20-м году мне тоже показалось, что мы реально можем что-то изменить, — говорит собеседник «Салiдарнасцi». — Помню, как весной мы все воспрянули, узнав про Бабарико. Потом был знаменитый митинг Тихановской в Минске в парке Дружбы народов.

Я проходил мимо милиционера, и он кому-то докладывал по рации, что «людей п****ц как много». Был там с коллегами, и мы все почувствовали, что нас не просто много, а большинство, и нам есть смысл бороться.

Подписи в нашем институте собирали за всех. Но если за альтернативных кандидатов люди подписывались добровольно, то за Лукашенко — только под угрозой, что лишат финансирования.

12 августа больше десяти ученых Института физики вышли к проходной с плакатами с требованиями прекратить насилие и провести честные выборы. Среди них был и Иван Сивцов.

— К нам прибежали члены Президиума Академии, в том числе и председатель Гусаков. Они пугали, что сейчас приедет ОМОН и нас закидают свето-шумовыми гранатами прямо в институте. На тот момент мы действительно вскоре разошлись. Потом появилось письмо ученых против насилия и все активно стали его подписывать.

— Вас лично не затронули репрессии. Почему вы приняли решение уехать из страны?

— Уже осенью 2020 года начались гонения в некоторых институтах, стали увольнять преподавателей вузов, и я не исключал того, что рано или поздно доберутся и до нас.

Последней каплей лично для меня стала трагедия с Романом Бондаренко. В тот день я окончательно решил уехать. Работу нашел достаточно быстро. Первая же компания из Нидерландов, куда я обратился, согласилась меня принять. Условия предложили более чем приемлемые.

— Это правда, что вам поступило предложение о сотрудничестве из Беларуси?

— Да, теперь я занимаюсь теми же высокопроизводительными вычислениями, но в индустрии. Я не хочу обрубать все возможности, мне жаль своих наработок. Уверен, что рано или поздно у нас все наладится, и хотел бы продолжить делать то, что начал, в своей стране.  

В то же время слышал про политические увольнения в институте энергетических и ядерных исследований «Сосны». Знаю, что уволили несколько уникальных ученых-историков. Ну и высокопроизводительных вычислений GPGPU, которыми непосредственно занимался я, в Беларуси больше нет. На уровне сотрудничества развивать их невозможно.

Вообще, когда уходят специалисты, которых единицы, направление просто перестает существовать. А они уходят — отток продолжается.

Сейчас наша Академия хвастается международными грантами с Узбекистаном, Туркменистаном. Не сложились у нас отношения с Китаем. У китайцев в принципе оригинальный подход: они делают совместные проекты, но, узнав все технологии, прощаются и дальше действуют своими силами. 

В итоге раньше в связи с хроническим недофинансированием фундаментальная наука у нас жила, но это была «жизнь в коме». А сейчас — это «жизнь в коме с отключенным аппаратом жизнеобеспечения».

— Кто это прочувствует на себе и когда?

— Когда угодно, возможно, уже сейчас происходят процессы, которые без экспертной оценки ученых приведут к огромным потерям.

Помните, как Ельцину как-то предложили грандиозный проект… по добыче энергии из камня? И он повелся. Если бы тогда про этот проект не узнали в Академии наук и вовремя не остановили, то куча денег была бы направлена в камни.

И мы рискуем упереться в такие же камни. Потому что людей с различными прожектами много, но при отсутствии нормальной научной экспертизы все выливается иногда в миллиардные убытки.

На самом деле польза науки, помимо расширения границ познания, в том, что она является экспертом. Если у вас нет людей, которые могут оценить ваш проект с научной точки зрения, и сказать, работоспособен он вообще или нет, то вы рискуете потратить большие средства на вечный двигатель.

Я уже не говорю про то, что без фундаментальной не сможет развиваться и прикладная наука. Ведь даже новый сорт картофеля нельзя вывести, не опираясь на генетику. А у нас сейчас замахнулись на лекарства.